солнце мое, тута цензуру надо поставить. коли маркиза скину - менее 18 читать не рекомендуется!

скажу тока, что именно от этого писателя и не только и пошло определение сад - садизм. странно, думал, ты го читал.

ты уже прочел???

хм, почитай!

не спорю. сказал же - это одно из его произведений. не лучшее, я его не одобрил, но маркиз упорно настоял на рукописи. говорил же я ему! (нее, не за завтраком!)
впроем, это для ознакомления.

скидывай. я бы тоже писал, да все времени нет. а аркиз - поверь у него далеко не одно произведение.

возможно... мммм, почитай.... почитай Жюстину. хоть она - главная героиня, но и про ге... ээ, педо.... блин, про яой в общем там много. и о священниках - я долго ехидничал, говря, не проходил ли там резо? не после встречи ли с теми он решил так над тобой поглумиться?))))) поймешь о чем , как прочтешь.
это иное произведение.

хм, не особенно.. но скидывай, почитаю.
а рю/харуки мураками интересуют? могу скинуть их и, ... как нибудь и маркиза еще одного дам почитать.

))) так мураками интересуешься? и кем из них?

да уж.. ладно, может, скину как нибудь харуки мураками. у рю - специфика иная.

мммда, я попробую скопировать.

Харуки Мураками.
   Принцессе, которой больше нет

Рассказ
(c) Haruki Murakami 1988
(c) Перевел с японского Вадим Смоленский

     Красивая   девушка,   хватившая   родительской   любви  и  избалованная
настолько, что последствия  уже  необратимы,  имеет  особый  талант  портить
настроение другим людям.
     Я был тогда молод  (двадцать один год, а может двадцать два),  и эта ее
черта меня неприятно задевала. По прошествии лет думаешь: наверное, делая по
привычке больно  другим,  сама  себе она  тоже  делала больно. А  может, еще
просто  не научилась управлять собой. Если бы кто-нибудь сильный, стоящий на
земле тверже, чем она, умело вскрыл бы ее в нужном  месте и  выпустил наружу
ее "эго", ей наверняка полегчало бы. Она, если разобраться, тоже нуждалась в
помощи.
     Но вокруг нее не было ни одного  человека  сильнее, чем она. А я  - что
я... В молодости до таких вещей не додумываешься. Мне было неприятно - вот и
все.
     Когда  она  по какой-либо причине  - а  часто  безо  всякой  причины  -
преисполнялась  решимости кого-нибудь уделать, этому не  мог  сопротивляться
даже  собравший всю свою армию король. Яд  ее был безотказен  - на  глазах у
всей публики она мастерски заманивала свою  жертву в глухой  угол, припирала
там  к стене  и красиво размазывала по ней  лопаткой, как хорошо разваренную
картошку. Останки бывали не толще папиросной бумаги. Даже сегодня, вспоминая
это, я признаю ее несомненный талант.
     И не то, чтобы  она была классным, искушенным в логике оратором -  нет,
просто она моментально чуяла, где  у человека  самые уязвимые места. Подобно
дикому зверю, она припадала на брюхо в ожидании подходящего момента, а когда
он наступал, вцеплялась  жертве в  мягкое горло,  чтобы разорвать его. Очень
часто ее слова были  умелым жульничеством, ловкими  натяжками -  так что уже
после, перебирая в  памяти проигранную битву, как самому  несчастному, так и
нам, сторонним наблюдателям, оставалось только чесать в затылках. Но главное
-   она  завладевала   чувствительными  точками,  после   чего   становилось
невозможным пошевелиться. В боксе это называется "остановка ног" - ситуация,
когда  остается  лишь  рухнуть  на  маты. Сам  я,  к счастью,  экзекуции  не
подвергся ни разу, но созерцать это зрелище пришлось не единожды. Его нельзя
было  назвать  спором,  перебранкой или  ссорой.  Это было  просто кровавое,
зверское убийство - только что не физическое.
     Я терпеть  ее не мог в такие минуты, а парни вокруг нее по той же самой
причине высоко ценили. "Девчонка способная,  не дура", - думали  они - и тем
самым поощряли ее наклонности. Получался порочный  круг. Выхода не было. Как
в той сказке  про  негритенка, где  три тигра бегали друг за  другом  вокруг
пальмы, пока не расплавились.
     В компании были  и  другие  девчонки,  но что они про нее  говорили или
думали - мне, увы, неизвестно. Я не был своим в их кругу, имел скорее статус
"гостя" -  и ни с кем не общался настолько тесно,  чтобы  выведать потаенные
мысли этих девчонок.
     По большей части их объединяли горные лыжи. Необычная эта компания была
сбита из членов горнолыжных клубов трех университетов. В зимние каникулы они
уезжали на долгие сборы, а в другое время собирались для тренировок, выпивки
и поездок к морю.  Было их двадцать два человека,  а может  двадцать три - и
все  симпатичные ребята.  Очень  симпатичные и доброжелательные. Но сейчас я
пытаюсь вспомнить кого-нибудь одного из них, хотя бы одного - и не могу. Они
все  перемешались  у меня  в голове, стали как растаявший шоколад, никого не
выделить и не различить. Она одна стоит особняком.
     Меня  лыжи  не  интересовали, можно  сказать, совершенно.  Но один  мой
школьный друг был  близок с  этими ребятами  -  а  я в силу некоторых причин
целый месяц дармоедом жил у него в квартире, познакомился там с ними,  и они
меня сразу стали считать  за своего. Думаю, здесь сыграло роль еще и то, что
я умел сосчитать очки при  игре в маджонг. Так или иначе,  относились они ко
мне  очень по-доброму и даже звали с собой кататься. Я отказывался, говорил,
что мне ничего не интересно кроме отжиманий  от пола. А  сегодня думаю,  что
зря  так  говорил. Они были  по-настоящему добрыми людьми. Даже  если бы я и
вправду любил отжимания гораздо больше лыж, говорить так не стоило.
     Приятель, у которого я  жил, был от нее без ума - с самого начала  и до
тех пор, покуда хватает  моей памяти. Она и в самом деле принадлежала к тому
типу, который  сводит с ума большинство мужчин. Даже я - встреться  мы с ней
при немножко других  обстоятельствах  - мог бы  влюбиться с первого взгляда.
Изложить  на  бумаге,   в  чем  состояла   ее  привлекательность  -   задача
сравнительно нетрудная.  Для  исчерпывающего  представления о ней достаточно
отметить три момента,  а именно: (a) ум, (b) переполненность жизненной силой
и (c) кокетливость.
     Она была невысокая, худенькая и отлично сложенная, а энергия из нее так
и  била.  Глаза блестели.  Рот был прорезан одной упрямой прямой линией.  На
лице  обычно  держалось  будто  бы  недовольное  выражение,  но  иногда  она
приветливо улыбалась - и тогда весь воздух вокруг нее моментально смягчался,
точно произошло  какое-то чудо. Я  не  пытался питать  никаких чувств  к  ее
наружности, но мне нравилось, как она улыбается.  Так что нельзя утверждать,
что я не влюбился бы в  нее  ни при каких обстоятельствах. Совсем давно, еще
школьником, я видел в учебнике английского такую фразу:  "схваченный весной"
(arrested  in a springtime)  - так это как раз про  ее улыбку. Смог бы разве
кто-нибудь ругать теплый весенний денек?
     Своего парня  у нее не  было,  но трое  из  компании -  и мой приятель,
конечно, среди них - горели к ней страстью. Она же никого из  троих особенно
не   выделяла,   умело   манипулировала  всеми   тремя   в   зависимости  от
обстоятельств.  Да  и сами эти трое,  по крайней мере  внешне, друг другу на
ноги не наступали,  вели  себя  вежливо  и казались вполне  веселыми. К этой
картине я привыкнуть не мог - но,  в конце  концов, то были чужие  проблемы,
меня не касавшиеся. Я не лезу куда попало со своим мнением.
     С  первого  взгляда  она   мне   сильно  не  понравилась.  В   вопросах
испорченности,  как   мне  и  полагалось,   я  был  большим  авторитетом,  и
определить, до какой степени  она испорчена, никакого труда не составило. Ее
и баловали, и нахваливали,  и оберегали, и задаривали  - всего этого было  с
лихвой. Но проблема  тем не  ограничивалась. Разные потакания  и  деньги  на
карманные  расходы  еще  не  есть  решающий  фактор  в  том,  чтобы  ребенок
испортился.  Самое главное  в том, кто  несет  ответственность за оберегание
ребенка от излучений всевозможных  деформированных эмоций, которые вызревают
в  окружающих  взрослых. Если  все  отступились от  этой  ответственности  и
ребенок  видит вокруг одни  умильные  лица,  то  такой  ребенок  определенно
испортится. Это как сильные  ультрафиолетовые лучи, поджаривающие обнаженное
тело на  полуденном летнем пляже -  нежному, новорожденному  "эго" наносится
непоправимый вред. Вот в чем основная проблема. А то, что ребенка балуют или
дают слишком много денег - это всего лишь побочный, сопутствующий элемент.
     Когда мы с ней первый раз увиделись и обменялись двумя-тремя словами, а
после я немножко  за ней понаблюдал  - мне, откровенно говоря, стало  совсем
тошно. Пусть даже причина и не в ней, думал я, а в ком-то другом - все равно
не надо  так  себя вести. Пусть  даже человеческие "эго" сильно разнятся и в
принципе  уродливы по  определению - ей все-таки стоит сделать хоть какое-то
усилие.  Так  что  я тогда  решил  если и не  избегать ее,  то  хотя  бы  не
сближаться больше, чем это нужно.
     Из разговора с одним человеком я узнал, что семейство ее  с токугавских
времен держит знаменитую первоклассную гостиницу -  в префектуре Исигава или
где-то  в  тех краях.  Ее брат был намного старше,  и поэтому ее воспитывали
бережно,  как  единственного  ребенка.  Отличница  и к  тому  же  красавица,
любимица учителей и предмет внимания одноклассников - вот что  за жизнь была
у нее в школе.  Разговор  этот я вел не с ней самой, так что неясно, где тут
кончается истина - но все довольно правдоподобно. Кроме  того, еще маленькой
она начала учиться  на фортепиано и здесь тоже дошла до  приличного  уровня.
Только раз  у  кого-то  в  гостях я  слышал, как  она  играет.  В  музыке  я
разбираюсь  не слишком  хорошо и кроме эмоциональной  глубины исполнения мне
трудно  что-либо оценить. Она касалась клавиш отрывисто,  как танцуя, и ни в
одной ноте не было ни малейшей ошибки.
     Само   собой,   окружающие   прочили   ей   консерваторию   и   карьеру
профессиональной пианистки,  как  вдруг  она,  вопреки  всем ожиданиям,  без
сожаления забросила фортепиано и  поступила в художественный институт. А там
стала  изучать  дизайн  и  окраску  кимоно.  Для  нее  это  была  совершенно
незнакомая сфера, но  ее выручала  интуиция,  впитанная с детства - ведь она
росла, окруженная старинной одеждой. И в этой области она обнаружила талант,
и здесь ее заметили. Короче  говоря, за  что  бы она  ни бралась, у нее  все
получалось  как-то лучше, чем у остальных. Лыжи, плавание, парусный  спорт -
везде она была на высоте.
     И  по этой причине  никто  вокруг не мог ткнуть пальцем и  сказать: вот
здесь   у  нее  слабое  место.   Ее  нетерпимость   объясняли  артистическим
темпераментом,   а   истерические   наклонности  списывали   на   повышенную
сенсибильность. Так она стала в компании королевой. Жила в Нэдзу, в стильном
многоквартирном  доме,  где  ее  отец  в  порядке борьбы  с налогами  снимал
четырехкомнатную квартиру,  якобы для работы.  Когда  случалось  настроение,
молотила по  фортепьяно; а шкаф был битком набит новыми нарядами. Стоило  ей
хлопнуть в ладоши  (выражаясь фигурально,  конечно), как несколько  любезных
поклонников оказывались рядом,  чтобы  помочь.  Многие верили, что в будущем
она добьется изрядных успехов в  своей специальности. Тогда казалось, что не
существует  решительно  ничего, что могло бы  помешать  ее движению  вперед.
"Тогда" - это примерно в семидесятом или семьдесят первом году.
     Один раз, при  странных  обстоятельствах, я ее обнимал. Это не  значит,
что я занимался с ней сексом - просто физически обнимал, не более. Дело было
так: мы напились и спали вповалку, а потом оказалось, что она как раз  возле
меня. Ситуация самая обычная.  Однако  даже сейчас  я помню все на удивление
отчетливо.

     Я  проснулся в три часа ночи и  вдруг увидел, что она лежит со мной под
одним одеялом  и сладко посапывает. Было начало июня, самый сезон для спанья
вповалку - но, поскольку за неимением матрацев мы  улеглись прямо на татами,
то все суставы теперь ныли, несмотря на молодость. К  тому же моя левая рука
была у  нее вместо подушки -  я  не  мог ей  даже пошевелить. Жутко, безумно
хотелось  пить, но  скинуть ее голову с  руки  не  было никакой возможности.
Тихонько обнять ее за шею, приподнять голову и высвободить руку тоже никакой
возможности не было. В  самый разгар этой операции она могла бы проснуться и
истолковать мои действия совершенно неверно - разве смог бы я такое вынести?
     В общем, немножко поразмыслив, я решил ничего  не  делать  и подождать,
пока ситуация изменится. Вдруг  она будет ворочаться? Я тогда изловчился бы,
вытащил бы из-под нее руку и  сходил бы попить. Но она  даже не вздрагивала.
Повернувшись  лицом  ко мне,  она  дышала размеренно  и методично. Ее теплое
дыхание увлажняло рукав моей рубашки, производя странное щекочущее ощущение.
     Думаю,  я  прождал  так  пятнадцать  или  двадцать  минут.  Она все  не
шевелилась, и  в  конце концов я  примирился с невозможностью дойти до воды.
Терпеть жажду было трудно, но смерть от нее пока  не  грозила. Изо всех  сил
стараясь не  шевелить  левой рукой,  я  повернул  голову и,  заметив  чьи-то
сигареты  и  зажигалку,  валявшиеся  в изголовье,  потянулся за ними правой.
После чего, прекрасно понимая, что это только усилит жажду, закурил.
     На самом же деле, когда я  кончил курить  и засунул окурок  в ближайшую
банку из-под пива, случилось чудо - жажда слегка ослабла. Я вздохнул, закрыл
глаза  и  попытался снова  уснуть.  Рядом с квартирой  проходила  скоростная
автострада; звук  плоских, словно  раздавленных, шин полночных грузовиков за
тонким  стеклом окна  слегка  сотрясал  воздух в  комнате,  проникая в нее и
смешиваясь  с  сопением и похрапыванием  нескольких  человек. Меня  посетила
мысль, которая обычно посещает  проснувшегося посреди ночи в чужом  доме: "А
что я, собственно, здесь делаю?" В самом деле  - не было никакого смысла, ну
просто полный ноль.
     Вконец запутавшись в отношениях со  своей подругой, я оказался на улице
и  нагрянул  жить  к  приятелю.  Не  занимаясь  лыжами,  влился  в  какую-то
непонятную лыжную компанию.  И теперь, в  довершение всего, рука моя  служит
подушкой девчонке, которая  нравиться мне никак  не может. Подумать обо всем
этом - и впадешь в уныние. Думаешь: да разве этим надо сейчас заниматься? Но
когда дело доходит до вопроса,  чем  же именно надо заниматься, то  никакого
ответа не вырисовывается.
     Я  отказался от мысли заснуть, снова открыл глаза и  бездумно уставился
на фонарик светлячка, болтавшегося под потолком. Тут она заворочалась у меня
на левой руке. Однако, руку  не выпустила, а  наоборот, как-то скользнула  в
мою  сторону и тесно ко мне прижалась. Ее ухо пришлось на кончик моего носа;
чувствовался  еще не выветрившийся аромат одеколона  и  едва  заметный запах
пота. Слегка согнутые ноги ее лежали у меня на бедре. Дышала она так же, как
и раньше, спокойно и методично.  Теплое дыхание долетало до моего горла, а в
такт ему поднималась  и  опускалась мягкая грудь, упиравшаяся мне в  бок. На
ней  была облегающая  рубашка из джерси, заправленная  в юбку-клеш, и  я мог
четко прочувствовать все линии ее тела.
     Положение было странное  до невозможности. При ином раскладе, с  другой
девчонкой, разве не смог бы я от души порадоваться такому повороту? Но с ней
я  впадал в смятение. Честно говоря, я вообще понятия не имел, что придумать
в  подобных  обстоятельствах.  Да  тут  и никакая придумка  не помогла  бы -
слишком уж дурацкой была ситуация, в которую  я попал. К тому же, еще больше
усугубляя картину, мой пенис, прижатый ее ногой, начал понемногу твердеть.
     Она все сопела  в том же  духе - но, думал я, она ведь должна прекрасно
улавливать изменения формы моего  пениса. Чуть погодя, будто  бы нисколько и
не просыпаясь, она тихонько просунула руку  и обняла меня за  спину, а потом
чуть  повернулась  у  меня на руке. Теперь  ее грудь еще  теснее прижалась к
моей, а  пенис  прижался  к  мягкому  низу ее  живота. Положение стало  хуже
некуда.
     Загнанный  в такую вот ситуацию,  я,  конечно, в известной мере на  нее
злился  - но вместе  с тем объятие с  красивой женщиной несет в себе элемент
некоего  жизненного  тепла  -  и  меня  всего  обволакивало  это  одуряющее,
газообразное  чувство.  Мне   уже  было  никуда  не   убежать.  Она  отлично
чувствовала все мое душевное состояние, и от этого я снова злился - но перед
лицом  чудовищного  дисбаланса,  который являл мой  распухший  пенис, злость
теряла всякий  смысл. Плюнув  на  все,  я закинул свою свободную  руку ей за
спину. Теперь окончательно получалось, что мы обнимаемся.
     Однако и после этого мы оба делали  вид,  что крепко спим. Я чувствовал
своей  грудью  ее  грудь, она  ощущала областью чуть ниже  пупка мой твердый
пенис - и мы  долго лежали, не шевелясь. Я разглядывал ее  маленькое  ухо  и
линию мягких волос, она не  сводила глаз с моего горла. Притворяясь спящими,
мы думали об одном и том же. Я представлял, как  мои пальцы проскальзывают в
ее  юбку, а она - как расстегивает молнию на моих брюках и дотрагивается  до
теплого,  гладкого пениса. Чудесным образом  мы могли прочитывать мысли друг
друга.  Это было очень странное ощущение. Она думала о моем пенисе.  И пенис
мой, о котором она думала, казался мне совершенно  не моим, а чьим-то чужим.
Однако, что ни говори, то был мой пенис. А я думал о маленьких трусиках  под
ее  юбкой  и  о  жаркой вагине под  ними. И возможно, что  она ощущала  свою
вагину, о которой я думал, так же, как я ощущал свой пенис, о котором думала
она.  Хотя  кто его знает  - может, девчонки ощущают  свои вагины совершенно
иначе, чем мы свои пенисы? В подобных вещах я не очень разбираюсь.
     Но  и после долгих колебаний я не сунул пальцев в ее  юбку,  а  она  не
расстегнула  молнии  на  моих  штанах.  Тогда казалось, что  сдерживать  это
неестественно,  но в конечном счете, я думаю, все  было правильно. Я боялся,
что если  дать ситуации толчок  к развитию, то она  загонит  нас  в лабиринт
неминуемой страсти. И она чувствовала, что я этого боюсь.
     Обнявшись так, мы лежали минут тридцать, а когда  утро осветило комнату
до самых дальних углов, оторвались друг от друга. Но и оторвавшись от нее, я
чувствовал, как в воздухе вокруг меня плавает запах ее кожи.

     С  тех пор  я  с  ней  ни разу  не  встречался.  Она  нашла квартиру  в
пригороде, переехала туда и так отошла  от этой странной компании. Я бы даже
сказал, очень  странной -  но это  исключительно  мое  мнение; сами-то  они,
наверное, никогда себе странными не  казались. Думаю, в  их глазах мое бытие
выглядело куда более странным.
     После этого я  несколько раз встречался с моим добрым товарищем, давшим
мне  приют, и мы,  конечно же, говорили о ней - но я не могу  вспомнить, что
это  были за разговоры. Боюсь, просто бесконечные переливания из  пустого  в
порожнее. Товарищ этот закончил  университет, уехал к себе в Кансэй, и мы  с
ним перестали видеться. А потом  прошло двенадцать или тринадцать  лет,  и я
постарел ровно на столько же.
     У  старения  есть   одно   преимущество:  сфера  предметов,  вызывающих
любопытство,  ограничивается. Вот и у  меня в  ходе  старения стало  гораздо
меньше  поводов  для общения  со всякого  рода странными людьми. Бывает,  по
какому-нибудь внезапному поводу  я вспоминаю таких людей,  встречавшихся мне
раньше, но воодушевляет это  не больше, чем обрывок пейзажа, зацепившийся за
край памяти. Ничего ностальгического, и ничего неприятного.
     Просто несколько лет назад я совершенно случайно встретился с ее мужем.
Он был моего  возраста и  работал  директором фирмы по торговле пластинками.
Высокого роста и спокойного нрава, он казался человеком неплохим. Волосы его
были пострижены ровно, как газон на стадионе. Встретился я с ним по делу, но
когда деловой  разговор  закончился,  он  сказал, что  его жена раньше  меня
знала. Потом назвал ее девичью фамилию.  Эта фамилия ни с чем не увязалась у
меня в голове, но после того,  как  он  назвал  университет и  напомнил  про
фортепиано, я наконец понял, о ком идет речь.
     - Да, помню, - сказал я.
     Так обнаружились ее следы.
     -  Она говорит, господин  Мураками,  что видела  вас  на  фотографии  в
каком-то журнале и сразу узнала. Была очень рада.
     - Я тоже рад, - сказал я. На самом деле, тот факт, что она меня помнит,
вызывал  у  меня не  столько даже радость, сколько удивление. Ведь  мы с ней
виделись  совсем  короткое  время  и  лично почти  не  разговаривали. Как-то
удивительно вдруг встретить собственную старую тень. Я потягивал кофе, и мне
вспоминалась ее мягкая грудь, запах волос и мой эрегированый пенис.
     - Она была очаровательна, - сказал я. - У нее все хорошо?
     -  Да  ничего...  Скажем  так,  сносно. - Он говорил медленно,  как  бы
выбирая слова.
     - Что-то не в порядке? - поинтересовался я.
     - Да нет, нельзя сказать,  что  совсем здоровья нет.  Хотя сказать, что
все в порядке, тоже несколько лет уже как нельзя.
     Я  не мог установить,  до  каких пределов его  можно  расспрашивать,  и
поэтому ограничился  неопределенным кивком. Да по правде  сказать,  я  и  не
собирался у него выпытывать про ее дальнейшую судьбу.
     - Как-то я  не по существу сказал, да? - Он слабо улыбнулся. - Довольно
трудно рассказать это с толком и по порядку. Хотя вообще-то ей полегчало. По
крайней мере, сейчас гораздо лучше, чем раньше.
     Я  проглотил остатки кофе и, находясь в некотором  недоумении по поводу
сказанного, решил все-таки задать вопрос:
     -  Извините, может быть я поднимаю щекотливую тему -  с  ней что-нибудь
случилось? А то я вас слушаю, но как-то не все понимаю.
     Он  достал из кармана брюк красную пачку "Мальборо" и закурил. Ногти на
указательном и  среднем пальцах  его правой руки  были пожелтевшими,  как  у
заядлого курильщика. Некоторое время он их разглядывал.
     - Ладно,  -  сказал он. - Я  этого  от  людей  не прячу,  да  тут  и не
настолько все плохо. Просто несчастный случай. Однако, может  нам поговорить
в другом месте? Как вы думаете?
     Мы  вышли из  закусочной и, пройдя  немного по вечерней  улице, зашли в
маленький бар недалеко от станции метро. Видимо, бывая там  часто, он сел за
стойку и по-свойски заказал двойной шотландский виски "он зе  рок" в большом
стакане  и бутылку  французской соды. Я  попросил  пива. Он плеснул немножко
соды в свой "он зе рок", слегка размешал и одним глотком выпил полстакана. Я
отхлебнул пива  и, наблюдая, как  в  кружке  пузырится пена, ждал  рассказа.
Удостоверившись, что виски  прошло вниз по пищеводу и как следует улеглось в
желудке, он приступил:
     - Десять лет,  как я женился. А познакомились мы на  лыжном  курорте. Я
уже  два года работал в этой фирме, а она закончила университет  и болталась
без  дела, толком ничем  не  занимаясь. Иногда в  ресторане подрабатывала на
фортепиано. В общем,  поженились. С  женитьбой никаких проблем не было. И ее
семья, и моя семья брак одобрили. Она  была очень красивая и сводила меня  с
ума. Короче, банальная история, как у всех.
     Он закурил. Я снова отхлебнул пива.
     - Банальная женитьба. Но меня вполне удовлетворяла. Я знал,  что  у нее
до брака было несколько любовников, но для меня это  было не столь важно. Я,
если разобраться, большой реалист -  может, в прошлом там что-нибудь и было,
но раз  уж вреда от этого  нет,  то мне, можно сказать, все равно.  Я вообще
считаю, что жизнь в сущности -  штука банальная. Работа, семья, дом - если к
чему-то этому есть интерес, то это интерес к банальному. Так я думаю. Но она
так не думала.  И  потихоньку все  начало идти  наперекосяк. Конечно,  я  ее
состояние понимал.  Она  была еще  молода, красива  и полна энергии. Короче,
привыкла требовать  от других и получать.  Но  то, что  я  мог ей дать, было
сильно ограничено - смотря чего и смотря сколько.
     Он заказал еще "он зе рок". У меня была выпита только половина пива.
     -  Через  три  года  после женитьбы  родился  ребенок. Девочка.  Самому
хвалить неловко, но чудная была девочка. Была бы жива, сейчас бы уже в школу
ходила.
     - Она что, умерла? - спросил я.
     - Да, - сказал он. - Через пять месяцев после рождения умерла. Довольно
часто  бывает.  Ребенок  ворочается во  сне,  запутается лицом в покрывале и
задохнется. Никто  не  виноват. Просто несчастный случай. Если  бы  повезло,
может  предотвратили бы. Но  получается,  что  не  повезло. И винить некого.
Некоторые  ее винили, что она ребенка оставила одного и пошла в магазин - да
она и сама себя винила. Но ведь это судьба. Я буду в такой ситуации смотреть
за  ребенком или вы  -  все  равно  несчастный  случай произойдет с  той  же
вероятностью. Я так думаю. Вы согласны?
     - Да, наверное, - согласился я.
     - А как я вам уже говорил, я большой реалист. Если даже кто-то умирает,
то через  недолгое время я  к этому успеваю привыкнуть. У меня  почему-то  в
роду  было  много  смертей  от  несчастных  случаев,  все  время  происходит
что-нибудь такое. Поэтому то, что ребенок умер раньше родителей, для меня не
очень  большая редкость.  А  для  родителей  нет  ничего хуже,  чем потерять
ребенка. Кто этого не испытал, тот не  поймет. Но при этом самое серьезное -
в  тех, кто остается  жить. Я  теперь стал  все время так  думать. То  есть,
проблема  не в моих  переживаниях, а  в ее. Она такой  эмоциональной закалки
никогда не получала. Вы ведь ее знаете?
     - Знаю, - просто сказал я.
     -  А  смерть  -  событие  совершенно  особое.  Мне иногда  кажется, что
человеческую  жизнь определяют  довольно  большие  сгустки  энергии, которые
вызываются  смертями других людей. Это можно еще назвать чувством потери или
как-нибудь  по-другому. Но  у нее  против этого  не  было выстроено  никакой
защиты. В сущности, - сказал он, соединив ладони над стойкой, - она привыкла
серьезно относиться  только к самой себе. И поэтому даже не могла вообразить
боль от потери другого человека.
     Я молча кивнул.
     - Но я ведь... Я не знаю, как это  сформулировать...  Ну, в общем, я ее
любил. Пусть  даже она  делала больно и себе,  и мне, и кому попало вокруг -
желания  расстаться  с ней  у меня не было. Семья есть семья. Весь следующий
год прошел в  бесконечных  дрязгах. Целый год без надежды на спасение. Нервы
истощились, на будущее перспектив никаких. Но,  в конце  концов, мы этот год
пережили.  Сожгли  все,  что  напоминало  о  ребенке,  и  переехали на новую
квартиру.
     Он допил второй "он зе рок" и глубоко вздохнул с явным облегчением.
     - Я вот думаю: если бы  вы сейчас встретились с моей  женой - хорошо бы
вам была разница  заметна?  -  Он  сказал это,  не отрывая  взгляда от стены
напротив.
     Я молча допил пиво и взял горсть арахиса.
     - Ну,  так  я  вам в  частном  порядке скажу:  сейчас  она  мне  больше
нравится, - сказал он.
     - А ребенка больше не будете заводить? - спросил я, чуть помолчав.
     Он помотал головой:
     -  Наверное,  уже никак. Я-то  может  и хотел бы,  но  жена  не  в  том
состоянии. Хотя меня, в общем-то, устраивает и так и так.
     Бармен предложил ему еще виски. Он категорически отказался.
     -  Позвоните моей  жене  как-нибудь. Я  думаю, ей полезна  будет  такая
встряска. Жить-то еще долго. Вы как думаете?
     На обороте визитной карточки он написал шариковой ручкой номер телефона
и вручил мне. Взглянув на код, я с удивлением узнал, что они живут со мной в
одном районе. Но ничего не сказал ему об этом.
     Он  оплатил счет, и мы расстались  у станции метро. Он пошел обратно на
работу что-то доделывать, а я сел на поезд и поехал домой.
     Я  до сих пор не позвонил ей. Во мне еще  живет ее дыхание, тепло кожи,
прикосновение мягкой груди - и все это повергает меня в смятение, совсем как
в ту ночь четырнадцать лет назад.

   Харуки Мураками.
   Рвота

Рассказ
(C) by Haruki Murakami 1988
Перевел с японского Дмитрий Коваленин

Он был из тех немногих, кто обладает уникальной способностью долгие годы, не
пропуская ни дня, подробно записывать все, что бы с ними ни происходило;
именно поэтому он смог очень точно сказать, когда началась и когда
прекратилась его странная рвота. Впервые его вырвало 4 июня 1979 года
(солнечно), и перестало рвать 15 июля того же года (пасмурно). Несмотря на
молодость, он считался неплохим художником-иллюстратором, и как-то раз мне
довелось сделать с ним на пару рекламный макет по заказу одного журнала.
Как и я, он коллекционировал старые пластинки, а кроме того - обожал спать с
женами и любовницами своих друзей. Был он на два или три года моложе меня. И
к моменту нашей встречи действительно успел переспать с любовницами или
женами очень многих друзей и знакомых. Частенько он просто приходил к
кому-нибудь в гости и, пока хозяин бегал за пивом или принимал душ, успевал
позаниматься сексом с хозяйкой. О подобных случаях он рассказывал с
особенным вдохновением.
- Секс второпях, доложу я вам, - страшно занятная штука! - говорил он. -
Выполнить все, что нужно, почти не раздеваясь, и как можно скорее... Большая
часть человечества сегодня старается этот процесс только продлить, вы
заметили? Я же вижу особый смысл в том, чтобы время от времени стремиться и
в обратную сторону. Слегка меняется взгляд на привычные вещи - и целое море
удовольствия!..
Разумеется, подобный сексуальный tour de force не занимал его воображения
целиком; в размеренно-неторопливом, солидном половом акте он также находил
высокий смысл. Как угодно - лишь бы все это происходило с любовницами или
женами его друзей.
- Только вы не подумайте - планов отбить жену или еще каких дурных помыслов
здесь нет и в помине! Наоборот: в постели с чужой женой я становлюсь очень
ласковым, домашним - как бы членом их же семьи, понимаете? Ведь, в конце
концов, это просто секс и ничего больше. И если не попадаться, то никому,
совершенно никому от этого не плохо...
- И ты ни разу не попадался? - спросил его я.
- Нет, конечно! О чем говорить... - ответил он с каким-то сожалением в
голосе. - Связи такого рода в принципе не разоблачаются - если, конечно, сам
себя не выдашь. Всего-то нужно - не терять головы, не делать идиотских
намеков и не строить таинственных физиономий у всех на виду... А главное - с
самого начала четко определить характер ваших отношений. Дать ей понять, что
все это - только игра, благодаря которой можно полнее выразить вашу взаимную
симпатию. Что никакого продолжения не последует, и что ни одна живая душа от
этого не пострадает. Как вы понимаете, объяснять все это приходится в более
иносказательных выражениях...
Мне было трудно поверить, что подобое "ноу-хау" безотказно срабатывало у
него всегда и везде. Тем не менее, он не походил на любителя прихвастнуть
ради дешевой славы - и поэтому я допускал, что, возможно, так все и было.
- Да в большинстве случаев женщины сами стремятся к этому! Почти все эти
мужья и любовники, они же мои же друзья, - гораздо круче меня. Кто манерами,
кто мозгами, кто размерами члена... Но я вам скажу: женщине все это до
лампочки! Чтобы стать ее партнером, достаточно быть в меру здравомыслящим,
нежным, чувствовать ее в мелочах - и все о'кей. Женщине действительно нужно
одно - чтобы кто-то вышел, наконец, из статичной роли мужа или любовника и
принял ее такой, какая она есть. Хотя, конечно, внешние мотивации - зачем ей
все это - могут быть очень разными...
- Например?
- Ну, например, отомстить мужу за его "подвиги" на стороне. Или развеять
скуку однообразной жизни. Или же просто доказать самой себе, что, кроме
мужа, ею еще могут интересоваться другие мужчины... Такие нюансы я различаю
сразу - достаточно посмотреть ей в глаза. И никакого "ноу-хау" здесь нет.
Скорее, тут какая-то врожденная способность. Одни умеют, другие нет...
У него самого постоянной женщины не было.
Как я уже говорил, мы оба были заядлыми меломанами, и время от времени
обменивались старыми пластинками. И он, и я собирали джаз
шестидесятых-семидесятых годов, но вот в географии этой музыки наши вкусы
едва уловимо, но принципиально расходились. Я интересовался белыми
джаз-бэндами Западного Побережья, он собирал, в основном, корифеев
мэйнстрима вроде Коулмэна Хоукинс или Лайонела Хэмптона. И если у него
появлялось, скажем, "Трио Питера Джолли" в закатке фирмы "Викт_р", а у меня
- какой-нибудь стандарт Вика Диккенсона, то очень скоро одно обменивалось на
другое к великой радости обеих сторон. После этого весь вечер пилось пиво,
ставились очередные пластинки, и за дебатами о качестве дисков и
достоинствах исполнителей совершалось еще несколько удачных "сделок".

О своих странных приступах рвоты он рассказал мне в конце одной из наших
"пластиночных" встреч. Мы сидели у него дома, пили виски и болтали о чем
попало. Вначале - о музыке, потом - о виски, ну а болтовня о виски уже
перетекла в просто пьяную болтовню.
- Однажды меня рвало сорок суток подряд! - сообщил он мне. - Ежедневно - ни
дня передышки. Да не с перепою, и не от болезни какой-нибудь; здоровье - в
полном порядке. Просто так, безо всякой причины желудок раз в день
выворачивало наизнанку. И так - сорок дней, представляете? Сорок! Чуть с ума
не сошел...

Впервые его вырвало четвертого июня в восемь утра. Однако в тот, самый
первый раз особых претензий к рвоте у него не возникло. Поскольку до этого
он весь вечер накачивал желудок виски и пивом - вперемешку и в больших
количествах. И потом занимался сексом с женой одного из своих друзей. Потом
- то есть, в ночь на четвертое июня 1979 года.
Поэтому когда наутро он выблевал в унитаз все, что съел и выпил накануне,
это показалось ему совершенно естественным - дескать, всякое в жизни бывает.
Конечно, с тех пор, как он закончил универститет, подобного с ним не
случалось. И тем не менее, в том, что человек блюет наутро после пьянки,
ничего странного он не увидел. Нажав на рычаг сливного бачка, он отправил
омерзительное месиво в канализацию, вернулся в комнату, сел за стол и
принялся за работу. Самочувствие нормальное. День выдался на редкость ясным
и жизнерадостным. Работа спорилась, и ближе к полудню ему захотелось есть.
На обед он съел пару сэндвичей - один с ветчиной, другой с огурцом - и выпил
банку пива. Не прошло и получаса, как с ним случился второй приступ рвоты, и
оба сэндвича до последней крошки перекочевали в унитаз. Тщательно
пережеванные куски хлеба и ветчины плавали на поверхности и никак не хотели
тонуть. При этом он не испытывал ни малейшего недомогания. Не чувствовал
ничего неприятного. Просто блевал - и все. Сначала показалось, будто что-то
застряло в горле; но стоило наклониться над унитазом и откашляться - все,
что только было в желудке, принялось выпрыгивать наружу с той же легкостью,
с какой кролики, голуби и флаги разных стран мира вылетают из шляпы
иллюзиониста. И при этом - никаких неприятных ощущений.
- Я помню, как меня полоскало спьяну в студенчестве. Как на море укачивало,
или в автобусе... Но я вам скажу: на этот раз блевалось совсем, совсем
по-другому! Не было даже того особого чувства - ну, знаете, точно желудок
подымается к горлу... Просто все проглоченное тут же выскакивало обратно.
Нигде не задерживаясь и не застревая. И ни тошноты, ни запаха рвоты,
ничего!... Тут-то я и спохватился. Второй раз за день - это уже не шутки!
Само собой, испугался - и на всякий случай решил в ближайшее время не пить
ни капли спиртного...
Однако уже не следующее утро его вывернуло в третий раз. Жареный угорь,
съеденный вечером накануне, и английские блинчики с джемом, которыми он
позавтракал только что, вывалились обратно на свет божий.
Отблевавшись, он направился в ванную и начал чистить зубы, когда зазвонил
телефон. Он прошел в комнату и взял трубку. Незнакомый мужской голос очень
внятно произнес его имя, затем раздался щелчок - и связь оборвалась. Так,
будто лишь ради этого и звонили.
- Какой-нибудь ревнивый муж или парень девчонки, с которой ты переспал? -
предположил я.
- Как бы не так! - покачал он головой. - Голоса всех своих приятелей я знаю
отлично. А тот, в трубке, слышал впервые в жизни. Ох, и мерзкий же голос,
должен сказать!.. И вот, представьте: точно такие же идиотские звонки
начинают раздаваться в моей квартире буквально каждый день. И продолжается
это с пятого июня по четырнадцатое июля... Не улавливаете? Почти идеально
совпадает с периодом моей рвоты!
- Что-то я не пойму. Какая связь между телефонным хулиганством и чьей-то
рвотой?!
- Вот и я не пойму, - вздохнул он. - И до сих пор, как ни пытаюсь понять, в
голове только каша какая-то. Звонки эти звучали всегда одинаково. Какой-то
кретин произносил мое имя и сразу же - бац! - бросал трубку. И так - строго
раз в сутки. Время, правда, выбирал, как ему вздумается. Иногда звонил
поутру, иногда после обеда, а бывало, что и среди ночи. В таких ситуациях,
конечно, проще всего - не брать трубку. Но, во-первых, у меня работа без
телефона остановится, а во-вторых, в любой момент может дама позвонить - ну,
вы же понимаете?
- Да уж, - только и сказал я.
- И вот, я каждый день продолжал блевать. И выблевывал практически все.
Только сблюешь - сразу есть хочется страшно, а поешь - тут же все и
выблевываешь. Замкнутый круг! Ел я три раза в день - а на ногах держался
лишь потому, что хоть один раз из трех желудок что-то там переваривал. Если
б не это, боюсь, пришлось бы кормить меня как-нибудь внутривенно, чтобы
только Богу душу не отдал...
- А в больницу не ходил?
- К врачу-то? А как же, наведался в местную поликлинику. Весьма приличную,
надо заметить! Мне там рентген сделали, анализы взяли. Даже на рак проверили
- вероятность, сказали, высокая... И, поверите - никакой, даже самой
завалящей болезни! Здоровяк, говорят, каких мало! Думали-думали, да и
поставили диагноз: "Хроническая желудочная дисфункция и общий стресс"...
Надавали таблеток от живота да домой отправили. Только меня не проведешь!
Что такое желудочная дисфункция, я знаю. Надо быть форменным ослом, чтобы
заработать себе хроническую желудочную дисфункцию - и об этом не
подозревать! При дисфункции - тяжесть в желудке, изжога в горле стоит и
напрочь аппетит пропадает. А блевать если и тянет, то после того, как все
симптомы налицо! У меня же было все наоборот: ТОЛЬКО рвота - и ничего
больше! И если не считать, что желудок выворачивало то и дело, в целом -
здоровье, как у быка, и самочувствие лучше некуда...
Что же касается стресса, то я даже представить себе не мог, где и когда я
мог бы его получить. Конечно, работать иногда приходится много. Но чтобы
здоровью вредить - увольте! Вот и в постели с девчонками - всегда все о'кей.
Каждые три дня в бассейн хожу, плаваю в свое удовольствие... Ну, откуда тут
взяться стрессу, судите сами?!
- М-да... Действительно, - протянул я.
- Просто блевал, потому что блевалось, и все!..

Две недели подряд его рвало каждый день, и странные звонки продолжали раз в
сутки раздаваться в его квартире. На пятнадцатый день он не выдержал,
забросил работу и, чтобы избавиться хотя бы от звонков, заказал номер в
отеле и переселился туда, решив провести недельку-другую с детективом в
руках и телевизором перед носом.
В первый день все шло довольно успешно. На обед он съел ростбиф и салат со
спаржей - и организм воспринял проглоченное совершенно спокойно. Смена ли
обстановки оказала благотворное действие, неизвестно - но пища спокойно
улеглась на дно желудка, как бы обещая перевариться вскорости без особых
проблем. В полчетвертого, встретившись, как условлено, в кофейном зале отеля
с любимой женщиной своего лучшего друга, он отправил в желудок кусок
вишневого пирога и запил кофе без сахара. Как и в прошлый раз - никаких
ужасных последствий. Затем он привел ту женщину к себе в номер и переспал с
нею. Занимаясь сексом, ни малейших затруднений не испытал. К вечеру он
проводил даму и решил поужинать где-нибудь в одиночестве. В миниатюрном
ресторанчике по соседству с отелем он съел соевый творог, макрель, жаренную
в уксусе "по-киотосски", и чашку риса. При этом, как и прежде, не выпил ни
капли спиртного. Когда он закончил ужин, часы показывали половину седьмого.
Вернувшись в номер, он посмотрел по телевизору новости и взялся читать новый
роман из серии "Полицейский Участок 87". Наступило девять часов, а рвота так
и не давала о себе знать - и он, наконец, позволил себе вздохнуть с
облегчением. Впервые за две недели он наслаждался ощущением сытости. Уж
теперь-то, обрадовался он, все изменится к лучшему, и жизнь вернется в
нормальное русло... Захлопнув книгу, он включил телевизор, поиграл кнопками
дистанционного управления, переключая каналы, и остановился на старой
западной теледраме. Ровно в одиннадцать драма закончилась, и началась
заключительная программа новостей. Он просмотрел все новости до конца и
выключил телевизор. Страшно хотелось выпить, и он даже подумал, не подняться
ли в бар наверху принять немного виски на сон грядущий - но тут же отказался
от этой затеи. Что ни говори, а настолько ЧИСТО прожитый день не хотелось
замутнять алкоголем. Он погасил торшер у кровати и закутался в одеяло.
Телефон зазвонил среди ночи. Он открыл глаза - на часах 2:25. Спросонья он
долго не мог сообразить, какого дьявола в таком месте вообще звонит телефон.
Изо всех сил помотав головой, он почти бессознательно поднес к уху трубку.
- Слушаю! - выпалил он.
Хорошо знакомый голос внятно произнес его имя, затем раздался щелчок - и в
ухо впился долгий гудок освободившейся линии.

- Но ты же никому не сообщал, где находишься? - удивился я.
- То-то и оно - ни единой душе! Кроме, конечно, той девчонки, с которой спал
накануне...
- А она не могла кому-нибудь рассказать? -
- Да зачем же ЕЙ об ЭТОМ кому-то рассказывать?!.
С такой постановкой вопроса было трудно не согласиться.
- А сразу после этого я отправился в туалет - и долго выблевывал то, что
съел за прошедшие сутки... И рис, и рыбу, и все остальное... Будто по этому
чертову звонку внутри у меня открылись какие-то шлюзы - и все, что копилось
и сдерживалось там до сих пор, рвануло наружу...
Проблевавшись, я присел на край ванны и попытался сообразить, что же, черт
возьми, происходит. Первое, что приходило в голову: какой-то шутник с
садистскими наклонностями долго и с наслаждением издевается надо мной. Как
он вычислил, что я остановился именно в этом отеле, - конечно, отдельный
вопрос. Но все это - коварный замысел чьей то жестокой фантазии.
Второе возможное объяснение: я страдаю слуховыми галлюцинациями. Хотя сама
мысль: "я - жертва собственных галлюцинаций" - и казалась бредом, отвергать
ее полностью тоже нельзя. То есть, что получается? Сначала мне кажется,
будто звонит телефон, и я снимаю трубку - а потом мне мерещится, будто там,
в трубке, кто-то произносит мое имя. На самом же деле не происходит
ничего... Ведь в принципе такое возможно, правда?
- Н-ну, в общем-то... - протянул я.
- Я тут же позвонил администратору отеля и попросил проверить, не звонил ли
мне кто-нибудь в номер в последнее время. Бесполезно. Коммутатор у них
устроен так, что регистрировались только исходящие звонки - из отеля в
город, но не наоборот! Так что был звонок или нет - неизвестно: никак улик
не осталось...
Вы просто не представляете, сколько мыслей я передумал той ночью в отеле!
Про рвоту свою, про звонки... Во-первых, я больше не сомневался, что оба эти
явления прямо ли, косвенно, но связаны между собой. Во-вторых, стало
окончательно ясно, что и та, и другая проблема - гораздо серьезнее, чем
казалось вначале...
Проведя в отеле еще одну ночь, я вернулся домой. И рвота, и звонки
продолжали донимать меня, как и прежде. Раз-другой, уже чисто в порядке
эксперимента, я оставался на ночь в гостях у друзей. Но проклятые звонки и
там доставали меня! Причем раздавались они, как по заказу, точно тогда,
когда все выходили куда-нибудь на минутку - и я оставался в комнате совсем
один! У меня даже волосы на голове шевелиться начали. Появилось четкое
ощущение, будто кто-то невидимый стоит у меня за спиной, наблюдает за каждым
моим движением, звонит по телефону, точно зная, когда я один, и раз в сутки
тычет мне пальцем в желудок забавы ради... А ведь это уже симптомы
параноидальной шизофрении, вы не находите?
- Ну, насколько я знаю, параноидальные шизофреники не рассуждают,
шизофреники они или нет...
- Совершенно верно! Тем более, что параноидальная шизофрения никогда не
сопровождается рвотой. Это мне один психиатр объяснил в больнице при
университете. Но вообще эти психиатры со мной возиться не захотели. Сразу
сообщили, что за случаи с такими "размытыми симптомами", как у меня, они, в
принципе, не берутся. Что людей с такими же "расплывчатыми болезнями" - от
двух до пяти на каждый вагон городского метро. И что, дескать, ни у какой
больницы не хватит ни сил, ни времени заниматься каждым в отдельности...
Рвота? Идите к терапевту. А с жалобами на телефонных хулиганов обращайтесь в
полицию...
Но, как вы, возможно, знаете, на свете есть два вида преступлений, пострадав
от которых, вы не добьетесь от полиции большого участия и любви. Первый -
телефонное хулиганство, второй - угон велосипеда. И у первого, и у второго
количество случаев так велико, а реальный ущерб столь ничтожен, что если
каждым делом заниматься всерьез - весь полицейский аппарат страны просто
парализует! Так что и меня там выслушали, даже глаз не подняв от бумажек...
"Что у вас? Аноним звонит?.. Ну, и что же он вам говорит?.. Имя ваше
произносит? И все?... Так, заполните вот этот бланк, бросите вон в тот ящик.
Начнет произносить еще что-нибудь - немедленно сообщайте..." Вот и весь
разговор. Откуда этот тип всегда знал, где я, и прочие странности никому уже
не интересны. А будешь упорствовать, еще и за сумасшедшего примут...
В общем, понял я, ни от медицины, ни от полиции мне помощи не дождаться.
Кроме как на свои силы, надеяться больше не на что. Когда я окончательно это
осознал, шел уже двадцатый день моей телефонно-рвотной эпопеи. И хотя я
всегда считал себя человеком довольно крепким - признаюсь, к этому времени и
нервы мои, и здоровье стали сдавать...
- Ну, а с той женщиной, любовью твоего друга, все по-прежнему шло нормально?

- С ней-то? О, да! Друг как раз в командировку на Филиппины укатил. Аж на
две недели... Помню, мы с ней сла-авно тогда порезвились!..
- Ну, а пока вы... резвились, телефон ни разу не звонил?
- Да, вроде, нет... Можно, конечно, лишний раз в дневнике посмотреть. Но
вряд ли. Я же говорю, этот тип звонил, только когда я был совсем один! И
рвало меня тоже когда я один. Я ведь тогда и начал задумываться: а как
получается, что столько времени в жизни я - совершенно один? Ведь если
посчитать, в среднем двадцать четыре часа в сутки я провожу в одиночестве!
Жизнь у меня холостяцкая. Работаю дома - с сослуживцами встречаться незачем,
а с клиентами все вопросы решаю по телефону... Женщины, с которыми сплю, -
вечно чьи-нибудь женщины. Еду мне никто не готовит; выбегу поесть
куда-нибудь - и тут же обратно домой... Даже спорт выбрал себе - одиночные
заплывы на дальние дистанции! Единственное хобби - пластинки доисторические
с музыкой, о которой сегодня никто и не вспоминает. По работе одиночество
мне необходимо, чтобы сосредоточиться; новых знакомств поэтому и не завожу,
а друзья юности, если какие и остались, в этом возрасте уже все по горло в
своих заботах: раз в полгода встретишь случайно на улице - считай,
повезло... Да что я рассказываю - вам, небось, и самому такая жизнь хорошо
знакома, не так ли?
- Н-ну, в каком-то смысле... - согласился я.
Он добавил себе еще виски, пальцем разболтал в стакане лед и отпил глоток.
- В общем, я тогда очень крепко задумался. Что же делать и как жить дальше.
Что, возможно, я теперь до конца своих дней обречен блевать каждый день в
одиночестве да звонки от идиота выслушивать...
- Ну, завел бы себе женщину постоянную, чтобы рядом все время была!
- И об этом я тоже думал. Все-таки уже двадцать семь за плечами - можно и
остепениться, и семью завести... Только не могу я так! Сдаться так просто?
Да я бы потом всю жизнь себя изводил! Не тот характер, чтобы из-за паршивой
рвоты да звонков от придурка привычки свои ломать и жизнь вверх дном
переворачивать!.. В общем, собрал я все силы - физические, душевные, какие
еще оставались, - и решил противостоять этой гадости до конца...
- Хм-м-м! - протянул я.
- Ну, а вы - как бы ВЫ поступили, господин Мураками?
- Ну, как... Не знаю. Даже примерно не представляю, ей-богу! - ответил я. И
в самом деле, я даже примерно не представлял.
- В общем, как я и сказал, с той ночи в отеле и рвота, и звонки
продолжались. И еще я начал страшно худеть. Вот погодите, сейчас даже точно
скажу... Четвертого июня я весил шестьдесят четыре килограмма. Двадцать
первого - шестьдесят один, а десятого июля - пятьдесят восемь... Пятьдесят
восемь кило! Это при моем-то росте? Одежда на мне уже болталась, как на
вешалке. Штаны на ходу поддерживал, чтобы не потерять...
- Погоди. А ты не пытался тот в голос в трубке на магнитофон записать?
- И тем самым показать ему, что я испугался? Что я паникую и ночами не сплю,
думая, как от него избавиться? Ну, нет! Я так решил: посмотрим, кто первый
сломается! Или я сдохну - или ему надоест... И со рвотой так же: просто
начал считать, будто у меня теперь идеальная, совершенно восхитительная
диета. А что? До крайности организм не истощается: живу себе и работаю так
же, как и всегда... Даже пить снова начал. Утром пива баночку, вечером -
виски, сколько душе угодно. А какая разница? Выпьешь - блюешь, не выпьешь -
тоже блюешь. Так лучше уж пить, все душе легче... В общем, снял я приличную
сумму в банке, пошел и купил отличный костюм по новой фигуре да две пары
брюк. Там же, в магазине, глянул в зеркало, смотрю - а худоба-то мне даже к
лицу! Понимаете? Выходило, что ничего особо ужасного в моей рвоте нет! От
каких-нибудь геморроя или кариеса люди мучаются гораздо сильнее; а что
касается щекотливости темы - так тот же понос обсуждать, согласитесь, куда
неудобнее... Пищу организм раз в день, но усваивал, и кроме потенциальной
возможности раком заболеть, не о чем беспокоиться до самой старости... Да в
Америке таблетки рвотные прописывают желающим похудеть!..
- Ну-ну, и что было дальше? - спросил я. - Четырнадцатого июля и рвота, и
звонки прекратились, так?
- Минутку, сейчас уточним... Ага! В последний раз я блевал четырнадцатого
июля в девять тридцать утра жареным хлебцем, салатом из помидоров и молоком.
А последний анонимный звонок раздался в десять двадцать пять вечера того же
числа. В это время я пил совершенно роскошный бренди - "Сигрэм" особой
выдержки, клиенты презентовали - и слушал "Концерт у Моря" Эррола Гарнера...
Вот видите, господин Мураками, как все-таки здорово, когда есть дневник!
- М-да, удобная штука! - поддакнул я. - И что, после этого вообще все
прошло?
- В том-то и дело - как рукой сняло! Как в том фильме, "Птицы" Хичкока,
помните? - наутро дверь в дом распахивается, а внутри никого, будто и не
было всех этих кошмаров... Ни рвота, ни звонки меня больше не донимали.
Очень скоро я поправился до своих шестидесяти трех кило, а новые костюм и
брюки перекочевали навечно в шкаф. Как сувениры на память о пережитом...
- А этот тип в трубке так ничего нового и не сказал? - спросил я.
Он чуть заметно покачал головой. Но тут же задумался.
- Хотя, впрочем... В последний раз было чуть-чуть по-другому... Вначале он
произнес мое имя. Это как всегда. А потом и говорит: "Вы поняли кто, я
такой?"... Сказал - и молчит. Я тоже не отвечаю, сижу и жду. Так мы молчали
с ним секунд пятнадцать. Ну, а потом он трубку повесил: щелк! - и длинный
гудок пошел...
- Что, прямо так и сказал? "Вы поняли, кто я такой"?
- Именно так, слово в слово. Очень внятно и вежливо. Совершенно незнакомый
человек. По крайней мере, за последние пять лет я никого с таким голосом не
встречал, это факт. Друзья юности? Представить себе не могу, чтобы кто-то из
них мог молчать столько времени, а потом объявиться и мстить непонятно за
что. Никому в жизни я, насколько помню, ничего дурного не сделал. Приличный
человек, среди коллег и знакомых врагов себе не нажил и дурной славой не
пользуюсь. Да и куда уж там, невелика птица... Конечно, по женской части
есть свои слабости, что говорить. Это я признаю. Все-таки двадцать семь лет
на свете прожил, и ангелочка из себя строить не собираюсь... Но всех, кого я
мог бы этим задеть, я знаю как облупленных! По одному голосу сразу бы понял,
кто это...
- И все-таки приличный человек не устраивает в постели конвейер из женщин
своих друзей! - заметил я.
- Другими словами, - оживился он, - вы, господин Мураками, полагаете, что
где-то глубоко в моем сознании - так глубоко, что я и сам не заметил, -
поселился некий комплекс ужасной вины, который, не найдя другого выхода,
проявлялся в виде рвоты с галлюцинациями? Вы об этом говорите?
- Это не я говорю. Это ты говоришь, - поправил я.
- Хм-м-м!.. - протянул он, отхлебнул виски и уставился в потолок.
- А может, все гораздо проще. Муж или любовник очередной твоей девчонки
нанял частного детектива, выследил вас и, чтобы проучить тебя или
припугнуть, заставлял сыщика каждый день звонить тебе по телефону. А рвота -
обычное недомогание, случайно совпавшее с этим по времени, вот и все...
- А что? Обе версии звучат убедительно! - оживился он снова. - Вот что
значит мозги писателя!.. Правда, во втором варианте зависает одна деталь.
Спать-то я с той девчонкой все-таки продолжал! Почему же тогда телефон
перестал звонить? Неувязка получается.
- А может, ему действительно надоело! Или, скажем, деньги кончились, чтобы
дальше сыщика держать... Да что угодно! Все равно это только версии.
Нравится ковыряться в версиях - могу насочинять их тебе хоть сто, хоть
двести! Главное - какую из них ты выберешь, чтобы с нею дальше жить. Ну и,
конечно, чему ты захочешь у всей этой истории научиться...
- Научиться? - переспросил он удивленно. Затем прижал полупустой стакан к
щеке и застыл, размышляя. - Чему же здесь, по-вашему, можно научиться?
- Господи! Да тому, что делать, если все опять повторится! А ну, как в
следующий раз одним месяцем не обойдется? Ведь ты не знаешь, почему оно
началось, почему закончилось, так? Откуда ж тебе знать, что оно не начнется
снова?
- Да ну вас, скажете тоже! - хихикнул он. И тут же помрачнел. - Хм, странно,
однако! Пока вы не сказали, мне и в голову не приходило... Ну, что ТАКОЕ
может вообще повториться... Вы думаете, оно еще раз случится, да?
- Да откуда я знаю? - пожал я плечами.
Какое-то время он молча потягивал виски, то и дело встряхивая стакан, чтобы
скорее растаял лед. Когда же стакан опустел, он со стуком поставил его на
стол, достал из пачки салфетку и шумно высморкался в нее несколько раз
подряд.
- А что, если... - проговорил он наконец. - Случиться-то оно еще случится,
только уже не со мной, а с кем-то другим, а? Вот, хотя бы и с вами, господин
Мураками?.. Почему бы и нет? Наверняка ведь и вы, пусть даже известный
писатель, - тоже не ангел с крылышками?

Мы до сих пор иногда встречаемся с ним, обмениваемся пластинками -
стареньким, "доавангардным" джазом, - пьем виски, болтаем о чем попало. Не
так, чтобы очень часто - два или три раза в год. Сам я дневника не веду, и
сколько раз мы встречались - сейчас уже не припомню. Знаю одно: после того
разговора, слава Богу, ни его, ни меня приступы рвоты и анонимные звонки
пока еще не беспокоили.

прикол. нее, класс!

быстро. коли эрис не мешает.